5.
Я запомнила бабушку сухой, подвижной старушкой в белом платочке, с неизменной папиросой «Беломорканал». Кто-то подсказал ей, что табак «помогает» справляться с переживаниями. Она курила много лет, но в шестьдесят резко отказалась от курева. Забыв, что бабушка бросила курить, я привезла ей сигареты с фильтром. Реакция была неожиданной: бабушка вспылила. Подобные проявления эмоций случалось крайне редко.
Наша Юлия Николаевна была серьёзной женщиной. Однажды, в приливе чувств, будучи в юном возрасте, я подняла её, сухонькую, невесомую, и закружилась на месте. Бабушка дёргалась, вырывалась изо всех сил, а я, глупая, веселилась и не отпускала её. Не могла она ответить улыбкой на такое поведение, а мне не хватало чуткости и такта.
Когда дело касалось сантиментов, уверенная в себе бабушка, готовая ответить на любой житейский вопрос, тушевалась так, что трудно было узнать её. Я поступила в институт, и мама купила мне кримпленовый костюм. Вручить презент должна была бабушка, чтобы это выглядело так, будто подарок – от неё. Дрожащими руками бабушка протянула пакет, хотела поздравить меня, но так разволновалась, что не смогла сказать ни слова. Она напрягалась, а мы ждали, вместо того чтобы сразу ей помочь. Эта пауза занозой застряла в моём сердце на долгие годы. Искусственные ситуации – это не для бабушки, и вообще, нет в них проку – никому.
Бабушка прожила долгую трудовую жизнь. Никогда не жаловалась на трудности, её всё устраивало, да и времени на пустые дела не было: всегда в работе, всегда бегом, в общении с соседями, близкими и дальними, с приезжими из других сёл. Она притягивала людей природным талантом хозяйственника и богатым жизненным опытом. Каждый человек, приходивший в наш дом, получал участие. К ней шли отцы семейств, чтобы поговорить об урожае, о скотине, о планах на будущее. Она знала, когда и что сажать, сеять, какая предстоит весна или осень. Не принято было сидеть за чаем – время ценилось, праздные разговоры не приветствовались. У людей была потребность общаться и учиться друг у друга. Если встреча проходила на свежем воздухе, то обязательно присоединялся ещё кто-нибудь – соседи или прохожие, шло обсуждение насущных вопросов. Мы, дети, пристраивались в сторонке и внимательно слушали взрослых. Нам это разрешалось, но было строго запрещено вклиниваться в разговор своими замечаниями и вопросами.
Сказывалось влияние католической церкви: нецензурные слова не касались наших ушей, мужчины вели себя достойно.
Люди отнимали у бабушки много времени, её ожидали свои дела, но она была так устроена: пришёл человек – это свято.
Если заболевали животные, хозяева бежали за советом сначала к бабушке, а уж потом, если требовалось, к ветеринару. Мужчины, готовясь заколоть кабана, звали её на помощь, так как она быстро и точно определяла нужную точку, и бедолага практически не мучился. А кабанчиков кастрировала сама, легко и просто, завершая операцию естественной дезинфекцией.
Были у неё способности исцелять людей от некоторых заболеваний, но применяла она свой дар редко, только в крайнем случае, так как заботилась о репутации дочери. Дети к таким сеансам не допускались – могли проговориться. Лишь однажды я наблюдала, как бабушка снимала рожистое воспаление с помощью пучка колосков. Нас она ставила на ноги быстро, впрочем, серьёзных заболеваний у нас не было.
Годы жизни на хуторе научили Юлию Николаевну делать всё, что могло потребоваться семье, проживающей уединённо. Она могла приготовить любое блюдо: запечь молочного фаршированного поросёнка и гуся с начинкой, сделать домашнюю колбасу и знатный ливер, засолить свиной окорок; она регулярно пекла домашний хлеб, а по большим праздникам – высокие караваи с маком или изюмом. Волшебный аромат выбирался из печи, услаждал округу и делал нас невесомыми. Бабушка умела всё, но применяла свои кулинарные способности довольно редко: упомянутым молочным поросёнком нас «осчастливили» всего лишь один раз, в раннем детстве, потому что малыш оказался немощным и долго не протянул бы. Из нас не делали гурманов. Необычные блюда подавались в праздничный день, а праздники случаются редко. Деликатесы постепенно уходили из обихода, так как магазины наполнялись продуктами, а бабушкины силы незаметно иссякали. С уходом Юлии Николаевны ушла из дома русская печь – навсегда.
Как только в наших краях появилась клубника, бабушка тут же завела несколько грядок. Вся округа потянулась к ней за рассадой, и каждый желающий щедро наделялся висевшими на «усах» отростками, когда же ягодное хозяйство разрослось, то и кустиками. Обе хозяюшки полюбили клубнику, относились к ней трепетно, с интересом, поэтому на участке регулярно заводились новые сорта. Обе отдавали много сил полюбившейся ягоде.
Мы с братом тоже полюбили, но нас долго не пускали в огород: «Не топтать клубнику, сами вам нарвём!». А детям важен сам процесс! Укрытые картофельной ботвой, мы ползли по-пластунски по крайней борозде, снимая ягодки в маленькие бумажные кульки. Так же осторожно возвращались назад, забирались на сеновал и по-братски делили добычу. Через полчаса нас звали домой. Мы вытирали губы и скатывались вниз. На столе стояла большая посудина с клубникой…
В целом, нас воспитывали именно так: не ругали, не унижали, не читали нравоучений. Достаточно было пару раз угостить нас клубникой таким образом (мамина работа!), чтобы мы сделали выводы.
Бабушке не составляло большого труда собрать урожай и двинуться в большой город. Вильнюс рядом, реализация продукции производилась чаще всего там, но иногда она отправлялась в Ленинград (был прямой поезд) или в Украину. Любопытно, что толкало её на подобные «подвиги»? Хотелось вырваться из привычного мирка, увидеть другие края? Коммерческая жилка? За ценой не гналась, из-за этого случались серьёзные неприятности с перекупщиками, но она твёрдо стояла на своём – никого она уже не боялась. Справлялась быстро, домой возвращалась с гостинцами, с городскими товарами – всё только самое необходимое, ничего лишнего. Вырученные деньги шли в сберкассу, накапливались, чтобы потом перейти к тому, кто строился, покупал корову или лошадь. Отказа никому не было, хотя не все деньги возвращались назад. И бабушке, и маме было важно иметь деньги на сберкнижке, очевидно, крепко жила память о лишениях, да и сформированная привычка жить определённым образом была сильной.
(Однажды в Ленинграде меня поразил холодильник знакомой женщины, до отказа забитый продуктами. Жила она с мамой, пережившей блокаду. На свой немой вопрос я получила ответ: «Ради спокойствия мамы, она не выносит, когда мало еды».)
Бабушка провела всю жизнь возле дочери учительницы, но грамоте не выучилась. Не знаю, ходила ли она в польскую школу в детстве, скорее нет, чем да, а потом жизнь складывалась так, что было не до учёбы. Наверное, такой потребности не было, потому что со счётом дела обстояли намного лучше. По просьбе бабушки мы регулярно читали вслух наши детские книги.
Бабушка не изливала на нас словесной нежности, не сюсюкала, не подыгрывала, сама не брала к себе на колени, но мы знали, что нас любят. Смеялась редко. Она служила нам всем своим существом, ничего не требуя взамен. Всегда выделяла себе самый скромный кусочек или вообще обходилась без оного, ссылаясь на отсутствие половины желудка. Вставала раньше всех, отправляла на пастбище корову, находила дела во дворе, а к нашему подъёму на столе стояла горка горячих блинов. Любила бегать босиком, носила самую простую одежду, не имела никаких просьб и желаний лично для себя. Никого, похожего на бабушку, я не встречала. Дитя природы, начисто лишённое жадности, зависти, чувства превосходства, щедро наделённое отзывчивостью на нужды других людей. Мне повезло: я росла под сенью могучего древа.
Помнится, поздним зимним вечером за окном завывала метель, а мне хотелось мочёных яблок. (Самые вкусные мочёные яблоки, которые мне довелось отведать, – бабушкины, из кадки с капустой, антоновские, красивые, упругие). Без задней мысли я посетовала, что метель лишила меня любимого лакомства. Хитрая бабушка, ещё больше – любящая, повозилась немного в доме, а потом стала одеваться, сказав, что нужно кое-что проверить. Отговаривать не стали – что-то важное, коль решается выйти в такую непогодь. Вернулась с яблоками. Сколько таких – бесценных – уроков мы с братом получили от бабушки и мамы!
Бывало, соседи совершали не очень хорошие поступки по отношению к нам, но бабушка всех прощала. Иной раз казалось: ну всё, всему есть предел, больше нога их не ступит на наш двор. Бабушка же вела себя так, будто ничего не произошло. Я удивлялась, а она махала рукой: да ладно, пустяки… Она искренне не видела «состава преступления». Как она была права! Мне понадобилось учиться не одно десятилетие, чтобы понять – самую малость, что такое Жизнь, а её никто не учил, она пришла в наш мир с правильным пониманием и легко применяла его в жизни.
Мы не расставались на долгое время, постоянно находились в поле зрения друг друга. Общая жизнь, общие интересы – мы были настоящей семьёй, хотя у детей не было отца. Бабушка была воплощением мужского начала, а мама – женского. К маме тоже тянулись люди, но по другим вопросам: обсудить взаимоотношения в семье и на службе, составить ходатайство в какую-либо инстанцию, поговорить о воспитании детей. Представляю, сколько секретов хранила мама! Однажды она написала письмо в газету "Известия" Татьяне Тэсс, известной журналистке, освещавшей вопросы воспитания, и помогла отцу отсудить ребёнка у недостойной матери. Татьяна Тэсс посетила наши края и разобралась в деле, которое не решалось на месте.
Мама была послушной дочерью, никогда не спорила с бабушкой, не настаивала на своём. Я видела, что в некоторых вопросах бабушка отставала от жизни, лучше бы ей согласиться с мамой, но последнее слово было за бабушкой. Она не была авторитарной, просто мама считалась с ней. Так было всегда, вплоть до появления старческой проблемы – ухудшения памяти.
Мне казалось, что мы обнаружим неживую бабушку где-нибудь в грядках – она была неутомимой труженицей. Но я ошиблась: бабушка угодила на больничную койку и, тяжело переболев, покинула нас.
С уходом бабушки мы поняли, что по-настоящему осиротели. А ведь я была замужем и растила дочь! Вся наша жизнь держалась на ней, она имела крепкий корень и питала каждого, кто с ней соприкасался. Жизнь мудро растит нас: сначала даёт, а потом отнимает, чтобы из нас тоже получился крепкий стержень – опора для тех, кто пока ещё слабее.
В нашем дворе росла изумрудная мурава, не требовавшая ухода. Её не могли испортить ни прожорливые гуси с утками, ни кабанчик, которого выпускали на свободу, ни корова, щипавшая травку перед отправкой на пастбище. Туристы, направлявшиеся в Прибалтику, каким-то чутьём обнаруживали наш «коврик» и просились на постой. Бабушка разрешала ставить во дворе и машину, и палатку, если гости не хотели стеснять нас в доме. Утром мы, дети, страдали, глядя на «раны», а бабушку они нисколько не волновали. Трава быстро восстанавливалась. Не стало бабушки, и трава опечалилась, потеряла свой изумрудный цвет, а потом и вовсе выродилась, без палаток и машин, хотя мама старалась сберечь её в память о бабушке.
Сегодня мы знаем, что состояние природы зависит от энергетики человека, от того, что он несёт миру. Одни люди несут Знания, другие создают Красоту. У бабушки были свои задатки: она была человеком Действия и утверждала вокруг себя порядок. Не стало бабушки, и порядок пошатнулся, но никто в этом не виноват. Мама не пыталась повторить бабушкино искусство, она была устроена по-другому, следовательно, задачи перед ней стояли другие, и решала она их так, как умела. Как и каждый из нас – как понимаем и умеем.
Юлия Николаевна укрепила свой дух, приобрела ценный опыт и унесла его туда, где царит коллективное сознание, в общую копилку – для всеобщего пользования. А здесь она подавала пример своей жизнью каждый день, каждый час, он влиял на нас и делал своё правое дело, хотя мы об этом и не подозревали.
Мы склонны идеализировать своих родных, всё равно считать их безгрешными, понимая, что в этом мире грешны все. Верю: бескорыстие и смирение бабушки перед Жизнью перетянули весы в сторону прощения грехов, вольных и невольных.
Мужественные, самоотверженные Женщины,
пережившие тяжелейшие войны,
крепко державшие в руках штурвал корабля под названием «Жизнь»,
не раскисавшие в самых трудных обстоятельствах,
в вечной упряжке трудовых будней,
недолюбленные и недолюбившие,
сумевшие вложить душу в доверенных детей и внуков, –
сердечная благодарность и поклон Вам до земли!